Страх — отменный воспитатель.
Не обязательно поднимать голову. Грегори держался обеими руками за прутья клетки. Пальцы перестали чувствовать холод час назад, от этого ощущения тепла под кожей усиливалось. Ему пришлось навалиться всем весом и будь пол не таким скользким он непременно смог бы упереться ногой как для старта. Но выходило только каблуком некогда коллекционных мужских туфель скрести ножку лежбища в попытках удержаться на ногах. Свесив отяжелевшую голову между рук, измазанным в сажу и засохшую кровь лбом «целовать» перегородку прутьев. Костяшки пальцев сжатые добела в цепких объятиях сочились кровью. Свежая, мужчина делает небольшой рывок, прикасается к одной из них языком – на вкус как кусок железа. Ничего нового в этой солоноватой жидкости он не почувствовал, она такая же отвратительная на вкус как и та, что сейчас наполняет рот. Сочиться между тройкой, видимо зуб вывернул десну. Невероятно, но страха при мысли о собственной гибели не возникало. Столько раз он готовился к встрече с Серой Госпожой, и каждый раз она откладывала их свидание. Мысль о смерти воспринималась с отстраненным спокойствием и даже любопытством. Правда, сейчас ему в перспективу думать о прекращении боли посредством заклинания, если бы не заплетающийся ко всем чертям язык. Мужчина шумно выдыхает. Крови плохо циркулирует, но это не мешает ей хлынуть носом при малейшем движении головы. В воздухе витает аромат духов. Едва уловимый, но ему и не нужно принюхиваться он прекрасно знает, кому принадлежит запах, к тому, же источник находится совсем рядом – напротив. Из-за этого запаха, Ламберта в первые двое суток испытывал отчаяние и ужас — не такой ужас, когда в легких нет воздуха, а такой, как будто его нет в атмосфере. Но боль исправила эту чувствительность, разделив все поровну.
- Говорят, поражения важны, они делают тебя сильнее. Вы понимаете, о чем я милая? Для всех живых существ победа означает жизнь, а поражение — это смерть. Пример специфический, но люди унаследовали этот инстинкт. Тот, кто познал ужас поражения, жаден до побед  – голос хриплый, перебивает кашель. Удается запрокинуть голову навзничь;  сколько можно проглотить крови, прежде чем тебя вывернет? – Хорошо, что я не женился во второй раз.

У него кружилась голова. Кружилась вдвойне. Кружилась от взлета и от падения. Роковое сочетание. Он чувствовал, как подымается, но не ощущал своего падения. Новый горизонт всегда пугает нас. Перспектива помогает найти направление. Не всегда правильное. Ламберт улыбается, глотая кровь. Сейчас его способность к регенерации кажется ничтожной. Нужно было только напрячься и «развернуть» ее перед собой как полотно, что бы исцелить все тело. Странно, но уже два допроса прошли без нее. Возможно, мужчине нравилось купаться в собственной боли. Это такое необычное, новое ощущение затягивало как трясина. Беда, когда сборище тупоголовых начинает изощряться в остроумии пытаясь вытянуть всю необходимую информацию о месте, которое дарует вечность. Может, им двоим, сейчас нужна другая вера? Вера в дьявола — оборотная сторона веры в бога. Одна доказывает наличие другой. Кто хоть немного не верит в черта, не слишком верит и в бога. Кто верит в солнце, должен верить и в тень. Дьявол — это ночь господня. Что такое ночь? Доказательство существования дня. И его бессилия перед самим собой. А ведь знал же, что такой день настанет. Когда его будет разделять от свободы несколько метров земли, железные прутья и собственная гордость.
- Агата? – Грегори выдавил из себя смех. – Женщина, побойся Бога. Я лучше на тебе женюсь. Захлебнулся собственным смехом. Смачно сплюнул на пол, образовалась небольшая лужица. Невежество есть нечто такое, чем можно снискать себе пропитание, наука же заставляет голодать. Приходится выбирать: либо быть ученым и худеть, либо быть ослом и пощипывать травку. О граждане, пощипывайте травку! Наука не стоит ни одного лакомого куска. Мысли комками в голове прокатываются, периодически застревая. Как бесполезно себя ощущает Ламберт, так же бесполезно, как и его спутница. Он смотрит прямо в лицо, между прутьями. Они условно делят лицо пополам.
- И какой от нас двоих толк? – прочищает горло. – Два Луксора в клетках как крысы. А наши крысоловы играют на дудочках и заставляют плясать.

Неожиданно вдохновленный пониманием всей безнадежности человеческого существования, он почувствовал облегчение, точно свалилось огромное бремя. Тут в нем загорается дикое желание сильных чувств, сногсшибательных ощущений, бешеная злость на эту тусклую, мелкую, нормированную и стерилизованную жизнь, неистовая потребность разнести что-нибудь на куски, магазин, например, собор или себя самого, совершить какую-нибудь лихую глупость, сорвать парики с каких-нибудь почтенных идолов, снабдить каких-нибудь взбунтовавшихся школьников вожделенными билетами до Гамбурга, растлить девочку или свернуть шею нескольким представителям мещанского образа жизни. Ведь именно это он ненавидел и проклинал непримиримей, чем прочее, – это довольство, это здоровье, это прекраснодушие, этот благо-ухоженный оптимизм мещанина, это процветание всего посредственного, нормального, среднего. А эта чертова клетка напомнила ему о тех моментах, когда его слова не могли ничего доказать. Как в детстве, когда он принес соседскую кошку со свернутой шее, вспаренным брюхом и получил нагоняй от отца. Видишь ли, убивать у них неположенная вольность. А что ему делать, если внутри жил собственный демон, которого нужно было подкармливать. И сейчас этот демон скребся сквозь стенки души, жаждал крови. Ламберт отступает на шаг от прутьев, отнимает руки от железа. Слышен легкий стон и рычание. Мужчина уходит вглубь своих апартаментов, туда, где свет не попадает.
Выставляет впереди себя руки. Запекшаяся кровь на коже лопается, вытекает сукровица. Прикрывает воспаленные веки и идет навстречу собственному демону. О, этот сгорбленный, усеянный шипами «якорь» смотрит брезгливо, издает с надрывом звук приветствия. Грегори касается его спины, гладит. Им непременно нужно обсудить, что делать дальше. Но Луксор и так знает.
- Если не будешь упрямиться и пораскинешь мозгами, еще как согласишься, - мужчина открывает глаза. Радужка едва светит, магия внутри начинает ворочаться, просыпаться. – Я не такой уже и плохой вариант, Сильвия. Грегори чувствует, как в кончиках пальцев покалывает. Это верный знак, что сила собирается. По венам как по поймам рек течет жидкое «золото», в груди начинает гореть. Ламберт перебирает свой внутренний гримуар, подбирая нужное заклинание. Мысли все сводят в раздел, недопустимого. Того, что может навредить живому вокруг. А ему ведь совсем не нужно нести на плечах бездыханное тело мисс Барбер. Вот она, та часть, где можно обратиться к собственной силе. Луксор собирается, шумно дышит. Регенерация, та, что он позаимствовал у своего неназваного друга, запускает процесс. В сложившейся ситуации, когда на стены наложен «запрет» от другого Луксора, варьировать скоростью заживления органов, кожи сложно. Ему понадобиться не менее часа, что бы все срослось как следует. Жаль, что его спутница не может это повторить. Ламберт ощущает как «гора падает с плеч», дышать становиться легче, раны стягиваются. Медленно, но уверенно, а значит, еще есть шанс.
- Чаша.
Мужчина облизывает губы.
- Как и всех, кто смеет посягать на свободу Луксоров, интересует Чаша. Ты ведь знаешь, как она работает?

«когда-нибудь в чужих глазах усталых
мы сможем отыскать родные берега.
но а пока за чередою взглядов талых
лишь тени солнца и холодные снега»

Грегори давно понял, что очарование жизни заключается не в ее смысле, а в случайностях и приключениях, из которых она состоит. Поэтому он любил разнообразить логичную размеренность своего существования маленькими неожиданностями и позволял внезапным порывам овладевать собою, потому что это придавало выразительность монотонным будням и сохраняло остроту переживаний. Самоуверенность позволяла ему исполнять самые причудливые капризы, а не дюжий талант самовнушения, магической дури и просто припадков обожествления своей персоны перед зеркалом в ванной комнате, попахивало серьезным расстройством личности. И сейчас, пыжась выдавить из себя хоть каплю силы, Ламберт чувствовал, как вздуваются жилы на виске.
- Радуйся, что живешь при любых обстоятельствах,- Луксор продолжал стягивать раны. Выходило довольно похабно, учитывая обстоятельства. Но дышать уже втрое легче. - Хороший боец не будет играть со своей жертвой. Он знает, что, как бы ни был силен, в мире всегда слишком много неожиданностей, которые могут привести к проигрышу, случайностей, от которых никто не застрахован.
Профессор щелкает костяшками, прислушивается к себе.
- Мы с тобой – ценный ресурс. Но тот, кто нас держит по клеткам, забыл, что загнанный в угол противник способен на неожиданные поступки, так что до крайности лучше не доводить. Сильвия, ты помнишь, как собирать силу в клубок? Мое или наше, как угодно, планирование тут ни при чем. Кусают за задницу именно неожиданности. И тогда достается по полной. – растирает запястья, прочувствует каждую клеточку тела. Говорит куда-то в потолок:
- Нимб может очень быстро превратиться в петлю на шее.
Переводит взгляд на девушку:
- Не видать им Чаши. Я может быть тут сдохну, но тебя вытащу.
Жизнь приходит кусочками, а большего нам не дано. Одна часть заканчивается, зато другая начинается, одна дверь закрывается, другая — открывается. Достигаешь вершины, но появляется другая, более высокая. Сильвия и ее свобода, вот его вершина. И Ламберт сделает все что потребуется, лишь бы существо из плоти и крови запертое напротив, обрело свободу. Луксор, не в силах освободиться от наваждения, понял, что наступила одна из тех минут, когда жизнь внезапно останавливается, а вещи приобретают такую странную и страшную силу, что человек делается совершенно беспомощным; привычная жизнь прекращается, и все связи исчезают. Ламберт почувствовал, что в эти мгновения таинственного подчинения законам природы он оказался во власти случая и даже незначительное происшествие может оказаться решающим для всей их дальнейшей жизни.